В юности я зачитывался фантастикой Герберта Уэллса и более, чем всемирно известного "Человека - Невидимку" полюбил... нет, правильнее написать - проникся мистически к его рассказу "Дверь в Стене".

 

Заманчивая Дверь в Иное открывалась перед героем (с юности до старости) только тогда, когда его ждали неотложные и просто важные личные дела: экзамен, собеседование на престижную работу; встреча с любимой девушкой, наконец.

 

Вошел он в нее лишь однажды, в наивно-беспечном детстве, и с тех пор не мог более - ни забыть, ни войти снова.

 

 

***

 

Я никак не предполагал, что эдакая аллюзия от любимого рассказа будет возвращаться в снах ко мне, читателю - в разных вариациях, но с одной и той же сутью...

 

Рядом с балконом моей комнаты внезапно обнаруживалась... Дверь.

Я (как-то интуитивно) понимал, что она ведет вовсе не к соседям.

Страха не было. Любопытства - тоже: ведь любопытством принято считать нечто, ведущее в неизвестность - а тут я чувствовал себя абсолютно спокойно, досадуя лишь о том, что не замечал эту Дверь ранее.

 

Я входил в узкий, но уютный коридор, который через несколько метров расширялся до гостиной и веранды с благоухающим садом.

Независимо от времени года, в котором ко мне приходил сон, там всегда было лето; точнее - ранний июнь.

 

За столиком веранды, напротив яблоневых деревьев, всегда кто-то сидел.

Изредка я входил в пустую гостиную, садился и ждал: сейчас ко мне кто - то пожалует.

 

Это люди, которых я знаю - друзья, родственники, или те, с кем я - и спорил, и соглашался, и восхищался (заочно).

Те, с кем связан родством - не столько кровным, сколько внутренним.

 

Еще одно безошибочное ощущение: здесь нет привычных земных понятий Хозяин / Гость.

Это - Место Встречи.

Наилучшее для нас обоих - пообщаться наедине...

 

 

***

 

Вот за столиком сидит... Александр Сергеевич. Живой и настоящий.

Он меня еще не видит, а я подхожу на цыпочках - любуясь, как он что-то старательно выводит в черновиках, аккуратно макая перо позапрошлого века в чернильницу.

 

Наконец, Пушкин оборачивается, вскакивает, и обнимает меня, как старинного друга.

 

- Давай, брат, без церемоний - говорит он; отобедаем и погуляем чуть позже.

- Я о главном... Вот тут, в третьей части поэмы, мне нужен звукоряд, похожий на твой (и называет одно из моих стихотворений).

- Как думаешь?

 

Я жутко краснею и что-то тихо мямлю, пытаясь подобрать слова...

От мании величия спасает дергание ногой во сне и пробуждение :)

 

 

А вот, в другом сне - Федор Михайлович.

С привычно - нездоровым цветом лица и немного болезненным взглядом.

Он, в отличие от Пушкина, меня ждет, нетерпеливо всматриваясь в проем коридора.

 

- Широк человек, я бы сузил! - эх, ну как же ты (ты!) так плосковато, вне контекста, понял эту мою фразу - сокрушается Федор Михалыч.

- Я тебе так хотел объяснить!

 

Достоевского я почему - то не смущаюсь, и понимаю, что с ним можно - напрямую: он ответит по сути, без личных обид.

 

- То, что Вы пишите, и главное - КАК это выражаете литературно - мне не очень близко... внутренне - рублю я ему.

 

- Эх... - устало улыбается классик и ловко наливает мне чай с русскими баранками - Красоту можно выразить по - разному.

- Мир - прекрасен, но я только ТУТ это осознал по - настоящему...

 

"Оставь их наедине, и, быть может, до чего - нибудь они договорятся" - вспоминается мне фраза Булгакова.

 

Невзирая на гостеприимство, я бестактно спрашиваю Достоевского: а Антон Палыч и Михаил Юрьич придут когда - нибудь?

 

- Конечно! Только обожди.

- Не далее, как вчера... мы с Чеховым сидели на этой же веранде...

 

Пробуждение.

Федор Михалыч постепенно тает в привычной с детства спальне...

 

***

 

Проклятие персонажа Уэллса - важные земные дела, мешавшие войти в манящую Дверь.

У меня оно иное: страх, что я (при входе) не захлопнул Дверь за собой, и о ней узнает кто - то другой, а также безошибочное понимание: договорить здесь и сейчас мы точно не успеем. Потому что Там времени нет - а вот я им неизбежно ограничен. Увы...

 

А иногда - и тоже летними вечерами - за этой дверью почему-то поют БГ и Майк:

 

Мы погасим весь свет

И мы будем смотреть

Как соседи напротив

Пытаются петь

Обрекая бессмертные души на смерть

Чтоб остаться в живых в этой давке...

 

Я прислушиваюсь, подглядываю в щель, но... не вхожу...

 

Полночь устало опускается на громоздкую, бестолковую и привычно уставшую от муравьиной возни в колесе Самару.

Город тяжело дышит перед сном, и лишь редкие оконца подмигивают не спящими судьбами неизвестных мне людей.

 

В раю нет Стен - но, и здесь, на Земле, есть Двери.

Наверное, так...

 

Впрочем, пора спать...